Обзор фотоискусства: классики советской фотографии

В наши годы разбогатеть, прославиться и войти в историю, будучи фотографом, можно лишь одним способом - занимаясь чем угодно, но не фотографией. Сто лет назад ты бы мог стать великим фотохудожником запросто, так как имелись две ключевые предпосылки:

а. фотография была ремеслом сложным, хлопотным и малоизведанным;

б. потихоньку возникали и внедрялись технологии, позволяющие репродуцировать фотоснимки в газетах и (чуть позднее) в цветных журналах.

То есть настал славный момент, когда ты, нажав на кнопку затвора, уже понимал, что данный кадр увидят миллионы. Но эти миллионы ещё не знали, что могут заняться тем же самым, так как не было цифровых мыльниц, полной автоматики и фотосвалок в интернете. Ну и таланта, конечно. Никакой у тебя конкуренции!

Золотой эрой фотографии, пожалуй, следовало бы признать середину прошлого века. Однако многие из художников, перечисленных в нашем списке, принадлежат другим далёким и современным эпохам.

Хельмут Ньютон, Германия, 1920–2004

Чуть более, чем великий и знаменитый, фэшн-фотограф с очень и очень самостоятельным пониманием, что есть эротика. Был яростно востребован практически всеми глянцевыми журналами, Vogue, Elle и Playboy в первую очередь. Умер в 84 года, врезавшись на авто в бетонную стену на полной скорости.

Ричард Аведон, США, 1923–2004

Бог чёрно-белого портрета, интересный также тем, что копаясь в его галереях, ты найдешь кого угодно. На снимках этого гениального нью-йоркского еврея есть абсолютно все. Говорят, свой первый снимок Ричард сделал еще лет в девять, когда малыш случайно поймал в объектив Сергея Рахманинова.

Анри Картье-Брессон, Франция, 1908–2004

Выдающийся фотореалист, один из патриархов фоторепортажа и в то же время - человек-невидимка: у него был филигранно отработанный дар уметь оставаться назаметным для тех, кого он снимает. Поначалу учился на художника, где и заработал тягу к легкому сюрреализму, что осязаемо отпечаталось затем в его фотоснимках.

Себастьян Сальгадо, Бразилия, 1944

Создатель почти фантастических образов, взятых на самом деле из реального мира. Сальгадо был фоторепортёром, которого особенно влекло к аномалиям, несчастьям, нищете и экологическим катастрофам - но даже такие его сюжеты завораживают красотой. В 2014 году о нём снял фильм режиссер Вим Вендерс под названием «Соль Земли» (специальный приз Каннского фестиваля).

Уильям Юджин Смит, США, 1918–1978

Фотожурналист, славный пожалуй всем, чем только может прославиться фотожурналист - от канонических военных снимков до экспрессивных и трогательных портретов великих и обычных людей. Ниже в качестве примера - кадров сессии с Чарли Чаплиным для журнала Life.

Ги Бурден, Франция, 1928–1991

Один из самых копируемых, имитируемых фотографов мира. Эротичен, сюрреалистичен. Сейчас - спустя четверть века после его смерти - всё более актуален и современен.

Виджи (Артур Феллиг), США, 1899–1968

Эмигрант из Восточной Европы, ныне - великий классик уличной и криминальной фотографии. Человек успевал приехать на любое происшествие в Нью-Йорке - будь то пожар, убийство или банальный мордобой - быстрее прочих папарации и, зачастую, полиции. Впрочем, кроме всяческих ЧП, в его снимках отмечены практически все аспекты жизни беднейших кварталов мегаполиса. По мотивам его фото снят фильм-нуар Naked City (1945), по его кадрам учился Стэнли Кубрик, а сам Уиджи упомянут в начале комикс-фильма Watchmen (2009).

Александр Родченко, СССР, 1891–1956

Первопроходец советского дизайна и рекламы Родченко при всём этом - пионер конструктивизма. Исключен из Союза Художников за отход от идеалов и стиля соцреализма, но, к счастью, до лагерей дело не дошло - умер своей смертью на заре хрущевской «оттепели».

Ирвин Пенн, США, 1917–2009

Мастер портретного и фэшн-жанра. Славен целым обилием собственных коронных фишек - например, снимать людей в углу комнаты или на всяких серых, аскетичных фонах. Знаменит крылатой фразой: «Съёмка пирожного тоже может быть искусством».

Антон Корбейн, Нидерланды, 1955

Самый выдающийся рок-фотограф мира, чьё восхождение началось с культовых фотоснимков и видеоклипов для Depeche Mode и U2. Его почерк легко узнаваем - сильный расфокус и атмосферная зашумленность. Корбейн также снял несколько кинофильмов: «Контроль» (биография фронтмена Joy Division), «Американец» (с Джорджем Клуни) и «Самый опасный человек» (по роману Ле Карре). Если ты в Google ищешь знаменитые фотки Nirvana, Metallica или Тома Уэйтса, вероятность того, что первыми выпадут снимки Корбейна - почти стопроцентная.

Стивен Майзел, США, 1954

Один из наиболее успешных фэшн-фотографов мира, чьё именно стало особенно на слуху в 1992-м после выхода фотокниги Мадонны „Sex“. Считается открывателем многих суперзвезд подиума, таких как Наоми Кэмпбелл, Линда Евангелиста или Амбер Валетта.

Диана Арбус, США, 1923–1971

Настоящее её имя - Диана Немерова, и свою нишу в фотоделе она нашла, работая с самой неприглядной натурой - уродцами, карликами, трансвеститам, слабоумными… В лучшем случае - с нудистами. В 2006-м вышел биографический фильм «Fur» , где роль Дианы исполняла Николь Кидман.

Дэвид Лашапель, США, 1963

Мастер поп-фотографии («поп» в хорошем смысле слова) Лашапель, в частности, снимал клипы для Бритни Спирс, Дженнифер Лопес и Кристины Агилеры, так что его стиль тебе будет понятен не только по фотокадрам.

Марк Рибу, Франция, (1923-2016)

Автор как минимум дюжины «отпечатков эпохи»: ты наверняка миллион раз видел, как девочка-хиппи подносит ромашку к стволу винтовки. Рибу объездил весь мир и наиболее почитаем за портфолио из съёмок Китая и Вьетнама, хотя ты можешь найти и его сценки из жизни Советского Союза. Скончался в возрасте 93 лет.

Эллиотт Эрвитт, Франция, 1928

Француз с русскими корнями, прославленный своим ироничным и абсурдным взглядом на наш беспокойный мир, который очень подвижен в его неподвижных фотографиях. Не так давно стал также выставляться в галереях под именем André S. Solidor, что в сокращении читается как «жопа».

Патрик Демаршелье, Франция/США, 1943

Пока ещё живой классик фэшн-фото, обогативший данный жанр особо сложной утончённостью. И при этом он снизил запредельный градус гламурной расфуфыренности, который был до него нормой.

Энни Лейбовиц, США, 1949

Мастерица сказочных сюжетов с очень мощным зарядом остроумия, понятным даже простакам, далёким от гипергламура. Что неудивительно, так как лесбиянка Энни начинала как штатный фотограф журнала Rolling Stone.

Имя Евгения Халдея известно многим, его фотографии — всем. По крайней мере две: снимок «Знамя над Рейхстагом» (май 1945), практически ставший символом Победы, и «Первый день войны», фотография, сделанная в Москве 22 июня 1941 года.

Эти два кадра, разумеется, не дают полного представления о творчестве Халдея. Его архив 1941-1946 годов включает снимки, запечатлевшие войну от объявления о нападении Германии на СССР до Нюрнбергского процесса. Они обошли весь мир и примелькались в качестве иллюстраций в учебниках, документальных книгах, энциклопедиях. С его «мирных» снимков глядят на нас передовики производства и стахановцы, солдаты и генералы, озорные ребятишки и партийные чиновники, безвестные колхозники и главы мировых держав. Эти фотографии тоже стали теперь историей — историей огромной страны, которой нет на карте, и историей человека, большого мастера, тонко понимающего суть и смысл своей работы, обладающего даром исключительной документальной выразительности, уважающего и понимающего своих героев.

Халдей приехал покорять Москву в 1936 году и поступил на работу в Фотохронику ТАСС. Началась разъездная жизнь фотокорреспондента: Западная Украина, Якутия, Карелия и Белоруссия. Формула его успеха — точная режиссура каждого снимка, тщательный отбор будущих героев, выгодные ракурсы лучших достижений социалистической экономики. Этим годам принадлежат сделанные в репортажной манере портреты Алексея Стаханова и Паши Ангелиной, строительство канала Москва-Волга, восстановление Днепровско-Бугского канала. А потом со своей Leica он прошел всю войну, после которой оказался не у дел — был уволен из ТАСС с запретом на профессию. Начался долгий период случайных заработков: надо было кормить семью. В центральной печати его снимки вновь появились спустя почти десять лет, когда в 1959-м Халдей пришел в газету «Правда», где проработал пятнадцать лет, потом внештатно в газете «Советская культура».

ЭПОХА СТАЛИНА

«Мирные» фотографии Халдея 1930-40-х. Все крепко, профессионально. Только не надо судить его с политической точки зрения! Евгений Ананьевич замечательно выразил свое время, именно свое, выразил так, как мог. Конечно, многие его фотографии кажутся сегодня сентиментальными, порой даже лубочными, но настроению страны, строящей социализм, а потом победившей фашистов, невозможно не поддаться. Социальный заказ эпохи лучше всего уже в 1935 году сформулировал Сталин: «Жить стало лучше, жить стало веселее». Быть фотокорреспондентом в ТАСС означало работать по заданной идейной программе. Халдей это делал, безусловно, мастерски и очень сердечно. Во-первых, ничего другого не показывали. Во-вторых, увидев, можно было не верить. Но в большинстве своем верили. Самое время задуматься о механизмах идеологического воздействия и наилучших способах пропаганды чего-либо. Нас, бывших советских людей, все еще занимает загадочная наша любовь и искренняя симпатия к Советскому Союзу 1930-50-х годов, которая свойственна не только простым людям, но и вполне осведомленным интеллигентам. Конечно, вопрос об осведомленности всегда остается открытым.

Иосиф Сталин, Гарри Трумэн и Уинстон Черчилль на Потсдамской мирной конференции. Июнь 1945 года. Они — вершители судеб послевоенного мира, сидят за круглым столом, и этот своеобразный циферблат начинает отсчет нового времени. Советский вождь и триумфатор, Великий победитель в белом парадном кителе — доминанта композиции. А вот он в кресле, там же, в Потсдаме. Портрет как будто парадный, а кресло — «дачное», плетеное. Дихотомия бога: он идол и простой смертный одновременно. А потом парады, хоры и оркестры — во славу великого кормчего, чье имя, казалось, останется в веках. И монументы, и заводы, и теплоходы, и трудовые подвиги. А врагов — к ответу! А страна хорошеет, подрастает молодая смена строителей коммунизма, они прилежно учатся и работают, сдают нормы ГТО и ходят строем (и не нужно никаких модернистских ракурсов, потому что действительность так хороша, ее не следует искажать, пусть даже формально).

Маленький мальчик с молодой мамой разучивает стишок или песенку, жанровая зарисовка так и просится на плакат о счастливом детстве. Создан образ всенародной семьи, во главе которой стоит мудрый всеобщий отец, и сказочное происхождение утопии почти не скрывается. Вот встречают мирный новый год, болеют на футбольном матче, музицируют, пишут картины, просто валяются на пляже или читают книги. Мирная, такая выстраданная жизнь, за нее дорого заплачено. Доблестный труд и портреты героев — страна должна знать их. Но и здесь заметны перемены. Например, идеал советской красавицы 1930-х годов — женщина у станка или трактора в телогрейке и косынке — вполне теперь сочетается с возвращением элегантного образа, хотя бы в лице советской интеллигенции. Начинают проникать идеи «красивой», устроенной и даже «роскошной» жизни. В счастливых семьях пьют чай с конфетами, слушают радио и говорят по телефону. Всенародная любовь — Любовь Орлова, чей образ жизни имел образцом жизнь голливудских звезд: личный шофер, горничная и массажистка. Даже их с Александровым вилла была построена по образцу виллы Мэри Пикфорд и Дугласа Фербенкса. Но именно она успешно воплотила обе ипостаси — ватник и вечернее платье — на экране, правда.

ЭПОХА ХРУЩЕВА

Эпоха Хрущева — эпохальный оптимизм и эйфория от потенциальных перемен. Фотография, обращаясь непосредственно к жизни «простых людей», рисует ее чаще всего в повседневном течении, в трудовых буднях, мыслях, переживаниях. И снова на снимках труд на благо Родины на заводах, фабриках, стройках, в полях, конструкторских бюро и институтах, на суше и на море, в степях, за Полярным кругом — везде, где живет советский человек. Труд не героический, а скорее радостный, вдохновенный, просветленный. Время романтических надежд и ожиданий (сегодня обычно говорят о наивности и чистоте образов 1960-х). Фотолетопись стала любимый жанром, особенно востребованным в цветных еженедельниках. Пресловутый социалистический реализм открывал «широчайшие возможности для творческих поисков мастеров». Несомненно, именно шестидесятники сумели превратить репортажную съемку в произведение отечественного фотоискусства. До сих пор это завораживает, как нечто твое родное, щемящее, уже теперь совсем далекое, хотя для кого-то это только часть истории, совсем не личной. И любишь эти образы и восхищаешься ими, не всегда отдавая отчет, почему. Волшебная сила искусства!

ЭПОХА БРЕЖНЕВА

Эпоха Брежнева — почти неуловимый переход. Тогда в СССР был застой, так говорят современные историки. Но не верится как-то. Люди в кадре все так же работают, с конвейеров сходят машины, домны выдают стране металл, добывается черное золото, военные ходят парадами, лидеры стоят на трибунах. Ткачихи и рыбаки, механики и строители, врачи и учителя, колхозники и студенты. Говорят, что советское государство использовало фотографию для пропаганды. Если искренности и доброты, тогда где же сегодня те, кто воспитывался на этой пропаганде? А еще «железный занавес» — почти не было возможности посмотреть, что делают другие. В Америке — беспристрастная авторская фотография, во Франции — эмоциональный ее вариант. Госзаказ в СССР — снимать оптимизм. Еще можно было снимать свадьбы или портреты в фотоателье. «Творческая» фотография существовала, но в основном в клубной или любительской среде. Идеология здесь ни при чем. В газетах, журналах 1970-х много съездов и партконференций, но есть и дети, юность, любовь, повседневная жизнь…

Сейчас вглядываясь в изображения понимаешь: позади уже тоталитарность конструктивизма, фальшь большого стиля, суровая правда войны, инфантилизм шестидесятников, впереди жизнь без постановки, инсценировки, пафоса, декларативности, фальшивого оптимизма. И еще далеко до цинизма 1980-90-х. И эту самую жизнь фиксировали на пленку. И фоторепортер всегда искал возможность выразить себя. Гении военного репортажа — Бальтерманц, Евзерихин, Липскеров, Халдей, Шайхет. В разной степени они вписались в мирную жизнь, хотя были очень хорошими фотографами. Так что послевоенные — они все немного похожи. За исключением, пожалуй, Евгения Халдея. Может быть, в силу того, что его выгнали из ТАСС, и он начал снимать для себя, получив передышку от госзаказа. Он остался фотографом со своим лицом, поистине документальным фотографом.

С точки зрения истории страны, эпохи — это Халдей… Кто запечатлел Францию? Не только Брессон, но по его фотографиям можно изучать Францию. А по фотографиям Халдея — СССР. Время обогащает хорошие снимки. Они действуют на зрителя сильнее спустя годы и десятилетия, донося трепет живой истории. Но фотография по природе своей является одним из средств массовой коммуникации, поэтому визуальная сфера наблюдения и отбора всегда доступна фотографу и открыта для камеры в его руках. В конце концов выбор того, что и как снимать, становится выбором того, зачем и как жить…

ИСТОРИЯ РЕПОРТАЖА В СССР

Советский фоторепортаж имеет свою историю. Распространение фотографий «с соответствующими надписями», на целесообразность чего указывал В. И. Ленин, с укреплением полиграфии превратилось в фотожурналистику. Сразу после революции в новой стране всеобщее признание получил фоторепортаж как «образная публицистика» героического времени. Тогда он не считался разновидностью искусства фотографии. На первой большой выставке «Советская фотография за десять лет» (1917-1927 гг.), состоявшейся в Москве весной 1928 года, господствовал так называемый художественный раздел; многие мастера считали, что принципы документальной фотографии прямо противоположны принципам художественной. Фоторепортаж относился к «хроникальной и судебной фотографии», то есть прикладному жанру, который считается чем-то низшим. Но это «прикладное» и «низшее», в силу конкуренции журналов и газет, в силу живости и актуальности, когда нужно снять во что бы то ни стало, при всяком освещении и всякой точке зрения, и совершило «революцию» в советской фотографии. И уже с 1920-х годов лучшие снимки многих репортеров, работавших в периодической печати, приобрели признаки нового стиля (речь идет о фотографах-модернистах, их формальных опытах). Публицистическая фотография в Советском Союзе объявила тогда о себе как о новом виде искусства, опирающегося на достоверность, на факт, но в «невиданном ракурсе». Творчество советских фотографов-модернистов было оптимистично по настроению и революционно по форме. К 1930-м все устали от деконструкции реальности, всем захотелось просто видеть себя и окружающую жизнь такой, какова она есть. Репортеры к средине 30-х отвергли язык ракурсов и неожиданных композиций, вернувшись к стратегии жанровой фотографии ХIX века, грешащей описательным характером. Брессоновская теория «решающего момента» не была востребована в СССР.

Изобразительный соцреалистический канон формировался на протяжении конца 1920-х и частично 1930-х годов. После войны он превратился уже в официальный государственный стиль — «большой стиль». Народ-герой, победитель, отстраивал свое новое настоящее с невиданным энтузиазмом и футуристической парадигмой «светлого завтра». Грандиозные и мобилизующие планы строительства имели своим источником «возвышенное», не укладывающееся в границы рационального. Поэтому советская пресс-фотография не производила новостную информацию, как и вообще информацию, стремящуюся к объективности. Она являлась инструментом грандиозного тоталитарного общественного преобразования и была призвана создавать иллюстрации определенной идеологической модели. Советская власть создала вокруг снимков в периодике ореол правдивости.

Специфика художественного изображения мифологизированного народа-героя сводилась к конструированию моментально идентифицируемого образа или типичной ситуации, соответствующих ожидаемому результату. А именно — визуализации «героического» и «типического». Советская система (во всяком случае на символическом уровне) создала образ человека высшего порядка, воплощенного не только в стахановцах. Но по существу все эти фигуры из различных нарративов «возвышенного» не были самоценны — они являлись лишь актерами в символических перформансах власти. Все они воплощались художниками, писателями, режиссерами, фотографами. Довоенные герои чаще всего объединялись и подавались как единая гигантская народная масса, устремленная в поход за планетарным счастьем. В 1950-е потребовалось внести коррективы в образный строй. Время нуждалось в персонифицированных героях и одновременно в их мифологизации. Забыв о принципах модернизма, художники обратились к академическому стилю.

Разговор о послевоенном репортаже — вовсе не разговор об «отдельных перегибах» в использовании ракурсов и штампов, бесталанности или отсутствии в СССР кураторов и редакторов типа Стейхена, чью знаменитую выставку «Род человеческий» можно было посмотреть в Москве в 1959 году и увидеть своими глазами, как работают западные коллеги. В СССР произошло разрушение социального жанра в фотографии, связанного с субъективным видением, прежде всего разрушение жанра фоторепортажа. Юджин Смит когда-то написал: «Первое слово, которое я бы исключил из журналистского фольклора, это слово „объективный”. Объективность — это не состояние, достигаемое неизбежно субъективными человеческими существами. Почему мы позволили этой мифологии объективности „запудрить” нам мозги? Почему мы терпим подобное от тех, кто больше, чем кто бы то ни было другой, должен быть в курсе дела — от самих фотографов?».

В связи с этим любопытно часто высказываемое старшим поколением свидетельство: «Мы не лакировали — мы так видели». Их не учили визуальной грамотности (в большинстве своем все фотографы были самоучками) или умению критически оценивать увиденное. Известно, что фотографию делает не фотограф, а случайность. Случайностей в советской прессе не могло быть! Объективность на деле оказалась не визуальным принципом, а партийным. И объективность в нашей стране была специальная — бутафорская. Принципы советского репортажа, заложенные в 1920-х годах, по сути, не были связаны с документальным жанром. Документальной фотографии, занимающейся регистрацией действительности, ее точным и, по возможности, без искажений отражением в СССР не существовало. С дореволюционной традицией жанровой фотографии Буллы и социальными постановками Дмитриева было покончено, как с дореволюционными пережитками.

Фотомонтаж, ракурсы и диагонали, причудливые точки съемки Родченко были не просто формализмом, но попыткой продемонстрировать облик нового мира, который даже визуально не должен был походить на старый. А потом был утвержден соцреализм, откровенно придумывающий советскую жизнь. И фотографы научились сознательно искажать действительность. На реальность переносились свойства художественного образа. Но так можно было выжить и профессионально, и физически. И не нам судить или в чем-то упрекать старшее поколение.

К середине 1950-х годов стали цениться документальность, правдивость, достоверность. Лицо тогдашней советской фотографии главным образом определяют жанры, близкие репортажу. Конечно, существовала и портретная фотография, на бытовом уровне ею занимались фотоателье, увековечивая граждан для памяти потомков. Куда важнее был жанр так называемого производственного портрета: человек труда в ореоле своей производственной функции. Фотограф чаще всего не претендовал на художественность подобных снимков в традиционном ее понимании. Их пафос — в стремлении знакомить читателей-зрителей с жизнью, трудом, душевным настроем людей. Событийный нарратив фоторепортажей нередко представлял собой визуальную версию газетных передовиц.

Позже, в 1960-70 годы эссеистическая, лирическая манера документальной фотографии стала наиболее адекватной времени, романтике «оттепели». Фотоочерк 60-х будет представлять собой попытку изучать индивидуальный человеческий опыт (взгляд на мир глазами автора-рассказчика), это особая визуальная форма: окружающая реальность может быть освоена человеком только через повествование и только через персональную историю.

Уже на волне «оттепели» авторы эпохи обратились к теме «частного человека», своего современника, его повседневных чувств и переживаний. Эти работы всегда оставались честными, искренними, добрыми. Но этого мало. Дух времени проскальзывает в деталях, выражениях лиц, покроях платьев, марках машин — но тут же исчезает. Сравним «идеалы советского гуманизма» на снимках 60-х и документальные фотографии агентства «Магнум» того же времени. Наши смотрятся как будто бы наивно? Приятные и «милые», потому что «свои», наверное, «домашние», из старого семейного альбома, где мама такая молодая, а папа такой боевой. И почему-то нет ощущения идеологической наполненности этой простенькой, «жизненной» фотографии. Но и к «художественности» претензий нет.

Из истории нашей фотографии не выкинешь страницы и кадры. Прекрасную видимость, «чарующий реализм» (термин Сьюзан Зонтаг) нельзя не заметить, даже если она остается в идеологической раме. В 1980-х на смену оптимизму придут чернота и цинизм. Фотография разучится любить людей. Может быть, в этом уроки «фотографии 50-70-х» — пусть даже несовершенной, неловкой, «не дотягивающей» до западной или дореволюционных, модернистских и военных отечественных примеров?

11. Горьковский автозавод. Макетный цех. Волга-21

Недавно в Галерее Классической Фотографии состоялась фотовыставка и презентация лаборатории печати аналоговых фотографий. Оказалось, в России еще остались профессиональные фотографы, до сих пор предпочитающие пленку цифре, вопреки соблазнам прогресса. А понятие «классика», которое мы ошибочно воспринимаем, как нечто старое и пропахшее нафталином, вовсе таковым не является. Прояснить ситуацию мы попросили директора галереи, Марка Коберта - признанного эксперта в фотографии.

Марк Коберт, директор Галереи Классической Фотографии.

Что такое «классическая фотография» в вашем понимании?

Моё понимание этого термина строится на определении классического искусства из Популярной Художественной Энциклопедии - это наивысшие художественные достижения эпох подъёма искусства и культуры разных народов, проявляющиеся в различных стилистических формах. Классическими называют произведения, сохранившие до нашего времени эстетическую ценность, значение совершенного художественного образца. В мировой практике классической называют фотографию, созданную в период с 1840-х до 1920-х годов. Мы же интерпретируем термин несколько более широко, называя классической фотографией работы выполненные до 1980-х.

Имеет ли значение для классической фотографии оборудование, которое использовал фотограф, аналоговое или цифровое?

Если речь идёт об отпечатке в коллекцию, то да, безусловно, имеет. Ведь в данном случае ценится не изображение, а сам отпечаток. Крайне важно временнóе соответствие авторского замысла и технологии исполнения, принятой в то время. Это же касается и размера - например, в 20-х годах наиболее распространённым был размер 20×25 см, и для меня, скажем так, несколько странно рассматривать цифровые копии 100×120 на выставках. Это кардинально меняет характер произведения, его тональность и в конечном счёте его восприятие зрителем.

Глядя на распечатанную фотографию, можно понять, была ли она сделана на пленку или на цифру?

Да, при определённой «насмотренности» различия легко видны.

Много ли современных фотографов, которые работают с пленкой?

Нет, немного, плёнка стала довольно дорогим удовольствием для людей, ценящих пластику изображения и приглушённые, «натуральные» цвета.

На днях в вашей галерее прошла презентация единственной в России лаборатории печати CibaChrome (IlfoChrome). В чем уникальность технологии IlfoChrome? Кому она может быть интересна, кроме музеев и выставок?

Детально о технологии можно почитать на сайте нашей галереи и в Википедии, от себя могу добавить, что бумага обладает самым широким цветовым охватом из всех существующих технологий печати, что благотворно сказывается на изображении. Лично мне также нравится люстр, свечение подложки, что придаёт определённым сюжетам невероятную визуальную привлекательность. Отдельный аспект - это высокая сохранность отпечатка. Кроме музеев, этим живо интересуются серьёзные коллекционеры - цветная фотография в принципе плохо хранится, существует даже термин «первый цвет», обозначающий выцветший отпечаток 70-х годов.

Как вы относитесь к стоковым, коммерческим фотографиям?

Ну, как отношусь, хорошо отношусь:). Это совершенно отдельная тема, к которой я как галерист касательства никакого не имею.

Возвращаясь к теме классической фотографии, как вы считаете, может ли стоковая фотография (не понятие в целом, а отдельно взятая фотография) стать классической?

Стать классической, в смысле, адекватно отразить своё время, будучи при этом визуально привлекательной, попав, таким образом, в некий «золотой фонд»? Конечно, может.

Какое влияние современные тренды оказывают на классическую фотографию?

Широко распространено мнение, что классическая фотография - это некое «закаменевшее» явление, пригодное лишь для изучения и классифицирования, как динозавры. Это не совсем так, вернее, совсем не так - правильнее рассматривать классическую фотографию как живой поток, в котором существуют и мэйнстрим и маргиналии. И они могут поменяться местами, потому что меняется социум, меняется его парадигма визуального восприятия, появляются новые формы визуального выражения (например, селфи), новые технологии и т. д.

Через призму этих изменений восприятие классической фотографии постоянно меняется, мы обнаруживаем неизвестных авторов, совершенно иначе воспринимаемых сегодня, и неизвестные работы звёзд фотографии, иначе воспринимаемые. Прекрасный пример - галерея Lumier de Roses, представляющая старую фотографию в новом контексте, интерпретируя её, придавая новые смыслы.

Сейчас профессия фотографа невероятно популярна, в результате чего ежедневно создаются миллионы фотографий. Фотографы хотят выделиться из толпы, создать что-то новое, но возможно ли это в такой жесткой конкурентной среде? Не кажется ли вам, что все фотографии вторичны?

Нет, не кажется. Появилось большое количество молодых фотографов, серьёзно образованных в творческом смысле, прекрасно ориентирующихся в истории фотографии и создающих собственные уникальные проекты.

На микростоках фотографию можно купить за 1 доллар, в галерее похожее фото может стоить несколько тысяч, а на аукционе - миллионы. Исходя из каких критериев формируется стоимость фотографии? Ведь обывателям часто непонятно, чем руководствуются эксперты в оценке.

В подобных вопросах кроется типичная ошибка, свидетельствующая о непонимании сути предмета. В галереях, на аукционах продаются не фотографии как изображения, продаются отпечатки, конкретные, физически существующие отпечатки. Авторские, тиражные. С историей, с местом в художественной иерархии, например, ХХ века. При этом важно понимать, что купив отпечаток Хельмута Ньютона за 100 тысяч долларов, вы не купили одновременно право печатать его на коробке конфет или в буклете вашей фирмы.

O.Winston Link, 1914, 40×50 см. Цена: 14 000$

В фотостоках же вы покупаете не фотографию. Вы покупаете права (лицензию) на использование изображения. И за доллар это изображение можно использовать в очень ограниченном количестве вариантов публикации, и в разрешении пригодном разве что для интернет-магазина. Попробуйте приобрести права на фотографию для печати на обложке буклета тиражом 2000 экземпляров и в разрешении пригодном для печати форматом А3. Уверяю, цена будет совершенно другой. (прим.ред. Подробнее об условиях стандартной и расширенной лицензии можно узнать ).

Цена коллекционной фотографии (отпечатка) формируется множеством факторов. Основные: это известность автора, насколько широко он представлен в музеях, провенанс работы (была ли она в известных коллекциях, связаны ли с ней какие-то истории и т. д.) Какого периода работа (имеется в виду творческий период автора, например, работы Марка Шагала «голубого периода» более дорогие, нежели прочие). Тираж отпечатка, год изготовления, редкость и проч.

В каком направлении будет развиваться фотография?

Думаю, с течением времени арт-фотография будет всё больше интегрироваться в повседневность, социализироваться, как, собственно, и другие виды искусства - прекрасный пример - использование в рекламе Ralph Lauren этнографических фотографий Джимми Нельсона. Или известная коллаборация Louis Vuitton с современными художниками разных стран. Фотографические проекты будут становиться всё изощрённее, всё более погружёнными в контекст авторского высказывания. Всё будет хорошо, одним словом.

Фотография давно перестала быть просто видом искусства и тесно переплелась с повседневной жизнью. Документы, новости, социальные сети, бизнес - представить все это без фотографий нельзя! Независимо от того, по какую сторону объектива вы находитесь, вам будет интересно посмотреть на признанные шедевры фотографии, почувствовать силу и красоту настоящего классического снимка. Все это можно сделать в Галерее Классической Фотографии , двери которой всегда открыты для гостей.

Литовская школа фотографии — один из интереснейших этапов развития мирового фотоискусства. Жизнь как она есть, внимание к обыкновенному герою, его чувствам и волнениям, гуманизм и чуткость — вот то, что роднит всех представителей этой школы. Расскажем о 12 самых ярких ее мастерах - классиках фотографии.

Антанас Суткус

Антанас Суткус - классик советской и литовской фотографии, основатель Союза фотоискусства Литвы, выдающийся представитель национальной фотографической школы. Выставки его работ с успехом проходят по всему миру, являя собой документы ушедшей эпохи. В 2001–2002 годах фотограф получил стипендию Фонда Эрны и Виктора Хассельблад (Швеция) для архивации своих работ.

В одном из интервью Антанас сказал: «В детстве копил деньги на велосипед, но почему-то купил фотоаппарат». В конце 1960-хгодов вокруг Суткуса стали объединяться лучшие фотографы, и по его инициативе был создан Союз фотохудожников Литвы, который он возглавлял более 20 лет. В советское время Антанас Суткус считался одним из самых неформальных фотохудожников.

Фотографию Антанас трактует как «духовную летопись второй половины XX века»: «Например, когда вы смотрите на себя в зеркало, вы не оцениваете себя критически. А вы пробовали поставить рядом второе зеркало и увидеть себя так, как вы выглядите со стороны? - сказал он однажды в беседе с журналистом „Независимой газеты“. - Это отражение в отражении - то, как вы выглядите на самом деле. Так вот фотография и есть такое второе зеркало. Эту систему зеркал нужно время от времени чистить. Фотография для меня - способ общения с людьми. Раньше я с фотоаппаратом не расставался. К сожалению, сейчас мы живем так, что все время бежим, спешим, работаем, нам некогда почитать, пообщаться с друзьями, подумать о душе. Мы все сейчас очень заняты...»

С того момента как Антанас Суткус стал снимать, было организовано более 150 выставок его фотографий по всему миру. Сегодня работами мастера украшены лучшие музеи и галереи: Музей Виктории и Альберта в Лондоне, музей Нисефора Ньепса во Франции, Музей фотографии в Хельсинки, Музей искусства Литвы, Международный центр фотографии в Нью-Йорке и Московский дом фотографии.

Ромуальдас Ракаускас

Ромуальдаса Ракаускаса называют главным лириком и оптимистом литовской фотографии. Поступив в Вильнюсский университет для изучения литовского языка и литературы, Ромуальдас перешел к журналистике. Позже стал фотокорреспондентом «Литературы и искусства», членом Союза журналистов Литвы и фоторедактором журнала «Нямунас».

Сам он считает наиболее серьезным и масштабным свой цикл «Цветение». Ромуальдасу удалось воспеть неповторимую кратковременную красоту весны и искренних человеческих душ. Его герои - снова самые обыкновенные люди.

Обладатель огромного числа наград, Ракаускас, единственный в Литве, получил премию Ленинского комсомола именно за оптимистический взгляд на жизнь.

Александрас Мацияускас

Александрас родился 16 мая 1938 года в Каунасе. Признанный классик советской и литовской фотографии, он сделал такой вклад в мировое фотоискусство, что недооценить его заслуги сложно. Проработав несколько лет фотокорреспондентом газеты Vakarinės naujienos, в 1973 году Мацияускас занял должность ответственного секретаря Союза фотоискусства Литвы, через год стал председателем Каунасского отдела союза, затем председателем художественного совета союза и наконец возглавил Каунасское отделение Национальной ассоциации литовских фотографов.

Мастер неподражаемых ракурсов и ритмов, человек с бурным темпераментом, интеллектуал, Александрас создал собственную форму выразительности, отличную от стандартов. Даже самая обычная деревенская жизнь в его творчестве предстает наполненной философскими параллелями. Он снимал широкоугольником и любил низкий ракурс. Его серия «Литовские деревенские рынки» стала ярким новаторством, навсегда изменившим представление современников о фотографии.

Взгляды фотографа на жизнь и творчество буквально дышат глубокой философичностью: «Жизнь в круге раскрывает философию всех моих творений, - писал он. - Каждый находится в своеобразном круге, который вращает нас вопреки нашему желанию... Это судьба управляет кругом».

Ромуальдас Пожерскис

Заслуженный работник культуры Литвы, член Союза фотохудожников Литвы и Международной федерации FIAP, обладатель премии Альфреда Тоффлера за вклад в развитие и сохранение культурного наследия стран Центральной и Западной Европы. Творчество Ромуальдаса давно признано классикой фотографии и наивысшим уровнем фотомастерства. Он начал снимать еще в школе, а в 1972 году за съемки демонстраций в Каунасе его арестовали. Неделя в тюрьме позволила Ромуальдасу переосмыслить очень многое. «Я понял, что должен что-то сделать в жизни, потому что она идет очень быстро. Так я занялся фотографией», - рассказывал он в интервью нашему журналу.

Уже первая серия его работ, сделанных на соревнованиях по мотокроссу, получила широкую известность. С таким вниманием к человеческим эмоциям спорт не снимал еще никто. Последующие серии автора, «Сельские праздники» и «Старый город», закрепили за Пожерскисом славу настоящего мастера.

Римантас Дихавичюс

Имея багаж знаний по искусству операторской деятельности, Антанас Межанскас воплощал в фотографии необычные образы, напоминающие застывшие кадры из фильмов. Одна из самых известных его работ - «Лето». Кинематографичность, динамика и многозначность фотографий Межанскаса пленяют зрителей и по сей день.

Вацловас Страукас

Вацловас Страукас родился 8 ноября 1923 года. Выпускник Вильнюсского педагогического института по специальности «филология», он начал заниматься драматическим искусством в актерской студии. К фотографии Вацловас обратился только после того как распростился с мечтой стать диктором на радио, поскольку потерял голос. Огромную популярность получил его цикл, посвященный школьной жизни, над которым он работал в Клайпеде с 1976-го по 2000-й год.

Вацловас Страукас стал членом единственного в Советском Союзе фотографического общества, которое он позже и возглавил.

Йонас Кальвялис

Говоря о литовской художественной фотографии, нельзя не упомянуть работы Йонаса Кальвялиса. Начав творческий путь в 1970-хгодах, он нашел свой собственный уникальный стиль в жанре пейзажа. По причине некоторой его скрытности имя Йонаса не всегда связывают со школой литовской фотографии.

Кальвялис славился своим мастерством печати снимков. Говорили, что в Каунасе, где он жил и работал, не было никого, кто умел бы печатать так же хорошо, как Йонас.

Известно, что его фотолабораторией пользовались Ромуальдас Ракаускас и Александрас Мацияускас.

Он принимал участие в групповых и персональных выставках в Литве, Латвии, Эстонии, Беларуси, Болгарии, России, на Украине, в Нидерландах, Франции, Великобритании и других странах. Йонас Кальвялис умер в 1987 году в Каунасе.

Альгимантас Кунчюс

Альгимантас Кунчюс (родился 14 августа 1939 года) учился на факультете права Вильнюсского университета и на факультете музыки Вильнюсского педагогического института, работал фотокорреспондентом еженедельника «Литература и искусство», заведующим отделом иллюстраций журнала «Сферы культуры», был членом оргкомиссии Общества фотоискусства Литвы и членом правления Союза фотоискусства Литвы. Он обладатель большого числа престижных наград, среди которых звание фотохудожника Международной федерации фотохудожников (AFIAP). Среди самых известных его серий - «Встречи», «Воскресенья», «Книга облаков».

Виргилиус Шонта

Виргилиуса называют постоянным искателем. Как вспоминает о нем Ромуальдас Пожерскис, «Виргилиус Шонта все время был в поиске и все время в дороге». Он родился в городе Паневежисе, учился музыке, а позже стал зарабатывать на жизнь игрой в ресторанах. В Политехническом институте он познакомился с Пожерскисом, они поговорили о фотографии и в скором времени организовали свою выставку.

Виргилиус Шонта - настоящий экспериментатор. Он снимал натюрморты и море, даже занимался макрофотографией. Первым в Литве он начал вручную красить черно-белые снимки. Шонта совмещал в одном кадре разные тона, снимал на инфракрасную пленку, работал в сугубо репортажном жанре. Как вспоминает Пожерскис, «у него был очень большой творческий диапазон».

Витас Луцкус

Витас Луцкус - легендарный литовский фотограф, работы которого при жизни экспонировались довольно редко. Он начал снимать, когда ему не было и 20 лет, много путешествовал, работал над разными темами. Его портфолио сегодня - многочисленные серии, среди которых «Коллеги», «Мимы», «В Тбилиси», «В Азербайджане», «В Башкирии», «Взгляд на старинную фотографию». Несмотря на уникальный художественный метод и эмоциональность снимков, бо́льшее внимание они получили только после смерти автора.

Витаса Луцкуса часто называют родоначальником концептуальной фотографии в Литве. Примечательно, что даже работая в этом направлении, он оставался верен репортажу - жанру, с которого начинал. Его герои - крестьяне, дети, случайные прохожие.

Виталий Бутырин

Виталий Бутырин (родился 30 мая 1947 года) - признанный классик советской и литовской фотографии, фотохудожник Международной федерации фотографии, перфекционист и экспериментатор, однажды заявивший, что испробовал решительно все способы химической трансформации кадра, чтобы облюбовать один, подходящий именно ему. Его называют то романтиком, то сюрреалистом. А сам Виталий говорит, что снимает новое измерение реальности. Увлекшись фотографией в старших классах, он посвятил ей всю жизнь, и именно фотоискусство стало для него способом выражения своего взгляда на мир.

Richard Avedon

Что тебе еще интересно узнать обо мне, читатель?

Что я левша и все делаю левой рукой?...

Что я всю жизнь страдала бессонницей?...

Что я всегда была конфликтна? Лезла на рожон часто попусту? Могла обидеть человека просто так, бездумно, несправедливо. Потом раскаивалась…

Что во мне совмещались полюса — я могла быть расточительной и жадной, смелой и трусихой, королевой и скромницей?...

Что я почитала питательные кремы для лица и любила, густо ими намазавшись, раскладывать на кухне пасьянсы?...

Что была ярой футбольной болельщицей (за клуб ЦСКА)?...

Что любила селедку, нежно величая ее «селедой»?...

Что никогда не курила и не жаловала курящих, что от бокала вина у меня разболевалась голова?...

Что была до глупости легковерна и столь же — нетерпелива. Ждать не умела никогда… Была резка, порывиста…

Что всю, всю свою жизнь обожала, боготворила Щедрина?...

Или рассказать тебе, читатель, про свои балетные, профессиональные привычки? Что перед каждым классом, каждым представлением я заливала в пятки балетных туфель теплую воду (чтобы крепче сидела ступня)…

Что закручивала советские гривенники в свое трико на бедра, туго притягивая концы тесьмы на талии: трико тогда ладнее сидело…

Что более всего страшилась не забыть оглядеть себя перед выходом на сцену в зеркале — сочно ли намазан рот, хорошо ли подведены глаза, не то быть мне сегодня на людях бесцветной молью…

Как все это — белиберда, пустяки? Или пустяки дописывают мой облик?

Что вынесла я за прожитую жизнь, какую философию? Самую простую. Простую — как кружка воды, как глоток воздуха. Люди не делятся на классы, расы, государственные системы. Люди делятся на плохих и хороших. На очень хороших и очень плохих. Только так.

Кровожадные революционеры, исступленно клявшиеся, что на смену плохим людям наконец-то придут одни хорошие, — брехали, врали. Плохих во все века было больше, много больше. Хорошие всегда исключение, подарок Неба.

Столько умного, очевидного было произнесено в веках — с Христа, Будды, Конфуция, Аввакума… Разве услышали, вняли? Вот и льется кровь, губятся жизни, коверкаются судьбы, надежды. Так будет и впредь, нет в том, увы, сомнений. Человеческая биология такова. Зависть, алчность, вероломство, ложь, предательство, жестокость, неблагодарность…

Разве устоит против — отзывчивость, сердоболие, участливость, доброта, самопожертвование?.. Дудки. Неравный бой.

Но в каждом поколении, в каждом уголке земли, в забытых Богом пространствах рождаются и несут свой крест Хорошие Люди. На них еще и покоится наша земля. По-русски сказано очень точно: не стоит село без праведника.

Сводить свои тяготы и борения к одной лишь проклятой советской системе — легкомыслие. Было все это, было. Гадко, тошно было. Но как мешала мне и обыденная пошлая зависть, амбиции, надутые самомнения, клевета, нелепые слухи. ..

Труднее всего давалась мне независимость. Вот что уж роскошь. Суетные люди без конца стремились затиснуть меня в свои группировочки, группировки, загнать под ничтожные знамена, упечь в свои ряды. Чем и грешна была, но не этим.

Произнесу: я была независима . Усердно старалась быть таковой. Никаких привилегий от власть имущих, ни пайков, государственных квартир, дач мы НИКОГДА не имели. Все заработали своим потом, своим трудом. Свои «кремлевские пайки» мы покупали на московских рынках… Свое живи!..

Я и жила. Себе говорю — честно. Ни детей, ни старцев, ни меньших братьев наших — зверье — не обижала. Друзей не предавала. Долги возвращала. Добро помнила и помню. Никому никогда не завидовала. Своим делом жила. Балетом жила. Другого ничего в жизни я делать толком и не умела. Мало только сделала. Куда больше могла. Но и на том спасибо. Спасибо природе своей, что выдюжила, не сломалась, не сдалась…